[elle-nie]

Вот она, сказка...

Русалочка (на новый лад)

Небо на горизонте как будто пылало, охваченное огнём, и там вдали огонь этот отражался в воде. И море тоже горело, а над ним беспокойный ветер гнал куда-то стаи облаков. – путь их нескончаем, нигде не находят они покоя. С криками порой проносились чайки, а прибой неустанно перебирал морскую гальку, словно любимые игрушки, то прибивая к берегу, то смывая обратно в море. Он тоже был вечно беспокоен, суетен.
Смеркалось, вечер медленно но верно переходил в ночь, и только горизонт, казалось, не желал меркнуть, изо всех сил пытаясь сохранить огонь. Неохотно сдавал он позиции надвигающейся ночи.
Одинокий мечтатель сидел на камне и рассеяно глядел куда-то вдаль, в необъятное море. Он часто приходил сюда по вечерам, чтобы до самой темноты любоваться морем, но больше всего на свете любил ветренные закаты, подобные сегодняшнему. Они заставляли забыть обо всём на свете, всё вокруг заливая багрянцем, они были величественны. В такие вечера ему особенно хотелось, став бесплотным духом, унестись на запад, за горизонт, навстречу солнцу. И долго-долго танцевать над волнами. Облака, подсвеченные пламенем заката, казались потаёнными мирами, что только в эту пору приоткрывают свои двери, позволяя странникам и мечтателям краешком глаза заглянуть туда – а с наступлением ночи растворяются во тьме до тех времён, когда небо снова не запылает. Он с детства любовался ими и всё гадал – а что же там, в этих загадочных замках? Он бы обязательно проник туда...
На его коленях лежал распахнутый, да так и забытый альбом – как обычно, собирался рисовать, и как водится, отвлёкся, едва проведя несколько лёгких линий.
Уже не первое лето приезжал он сюда, к берегу моря, в поисках уединения и вдохновения, уже не первое лето жил почти отшельником наедине с морем и собственными мыслями, в ветхом доме почти у самого берега. Вокруг, конечно, были люди, но он привык их особо не замечать.
А где-то неподалёку, на соседнем пляже, веселились праздные туристы – те, что приезжают в отпуск отдохнуть со всеми удобствами. Они жили в большом доме отдыха, каменной коробке, в которой громоздились друг на друга комнаты с окнами и балконами, точно ячейки в камере хранения. Днём они шумными радостными толпами высыпали к морю, с ними были дети, тащившие за собой разноцветные надувные игрушки. Они заполняли собой почти весь пляж. А по ночам там загорались яркие разноцветные огни, иногда ветер доносил звуки музыки.
Его это не заботило. Он даже радовался, что находится вдали от той суеты, от сотен озабоченных своими делами или улыбающихся лиц, их беспокойных голосов.
Он сидел и смотрел на море.
Грядущее лето обещало стать таким же, как предыдущее – не хуже. Это не могло не радовать. Он снова проживёт его лишь для себя, наедине с бесконечными мечтами и размышлениями, в компании своих рисунков, вдали от шума больших городов, даже от солнечной суеты соседнего пляжа.
Он был один и был счастлив, пусть даже счастье его порой имело оттенок грусти. То была светлая грусть.
Но посмотрел в альбом, по-прежнему лежавший на коленях, затем захлопнул его и убрал в сторону. Сегодня он не будет рисовать, а просто полюбуется догорающим закатом.
Он даже не подозревал, что не так одинок, как думал. Не видел тех глаз, что не первое лето неизменно следили за ним, и конечно, не знал, что в этом году всё будет иначе.

Она приблизилась незаметно, а он был слишком погружён в свои мысли, чтобы услышать шаги, и не сразу почувствовал, что больше не одиок на этом диком пляже.
Она же встала немного поодаль, но не осмеливалась подойти ближе – смущалась и не верила своему счастью, не могла до конца поверить, что вот наконец стоит рядом с этим странным юношей, и он ближе, чем когда-либо. Как обратить на себя внимание, о чём заговорить? А вдруг он не захочет с ней общаться, ведь этот мечтатель казался самодостаточным? Вдруг он испугается, тоже засмущается? И она упустит этот шанс, а другого может не быть.
Так стояла она в нерешительности, а он смотрел вдаль, и рядом, у камня, на котором сидел юноша, лежал забытый альбом для рисования. Налетевший ветер принялся было играть с его страницами. Он услышал шелест, нагнулся, чтобы отобрать у ветра новую игрушку и защитить свои рисунки. И тогдапочувствовал, что не один.
Он заметил её сначала лишь краем глаза. А потом поднял взгляд и рассмотрел незваную гостью лучше – странную девушку. Даже наверное более странную, чем он сам. С длинными влажными волосами, напоминавшими водоросли. Казалось. Ничего кроме волос на ней и не было. Она стояла и смотрела на него.
Была ли она видением, плодом его воображения? Скорее всего, слишком уж неправдоподобно выглядела ситуация. Может, он заснул на берегу и видит сон?
На мгновение он отвернулся к морю, потом снова обратился к ней. Она не исчезла.
Что ж, тем лучше.
- Закат сегодня необычайно красив, - заметил юноша, адресуя свои слова не то ей, не то пустоте вокруг.
- Да, - согласилась она, - очень красив. Я видела немало закатов, но этот – чудеснейший из всех.
- Неужели самый-самый? – удивился он, - я тоже видел много, но каждый прекрасен по-своему. И ни один не похож на другой.
- Я люблю ветренные закаты.
- Я тоже...
Осознав, что первый шаг сделан, и смелев, она приблизилась к камню – как-то немного неловко, что неускользнуло от его внимания – и уселась к подножию, на мелкую гальку. Камень был слишком мал для двоих, да её и не приглашали.
- Извини, ты застала меня врасплох, - через какое-то время снова заговорил юноша, - я не заметил твоего появления... Ты заблудилась? У тебя неприятности?
- Он не решился спросить прямо, настоящая ли она, снится ли. Возможно, боялся, что окажись она иллюзией – исчезнет, если узнает, что он догадался, усомнился в её реальности...
- Может быть... – рассеяно отозвалась девушка, - я побуду здесь с тобой, если ты не против?
- Нет, конечно, будь сколько хочешь. Всё равно сегодня я больше не стану рисовать.
Теперь он уже внимательней рассматривал эту девушку с длинными волосами и бездонными глазами.
А она сидела, вытянув вперёд ноги и облокотившись о камень.
А закат догорал.

Этот одинокий мечтатель сразу показался ей не таким, как остальные люди. Как большинство из них.Там, неподалёку, всё время веселились, суетились и шумели – а он сидел здесь совсем один.
Он появлялся здесь уже не первое лето, и неизменно почти каждый день приходил на дикий пляж. К осени он, как и те, что были на соседнем, вечно шумном и оживлённом пляже, пропадал, чтобы приехать снова уже следующим летом.
Она прекрасно помнила тот день, когда впервые в жизни поднялась к поверхности моря и увидела всё это собственными глазами. Конечно, раньше она слышала немало рассказов об удивительном мире, что лежит там, наверху, и зовётся сушей, что населён народом, похожим на морской и в то же время неведомым. Ей рассказывали сёстры, родители, просто случайные знакомые и путники – их истории подогревали любопытство и распаляли воображение. Она порой не спала ночами, рисуя в уме удивительные картины услышанного, и с нетерпением ждала того момента, когда сможет увидеть всё своими глазами.
Это случилось два лета назад, одним прекрасным тёплым днём. Она стала достаточно взрослой и получила право подняться наконец к суше. Стрелой всплыла она к поверхности моря – так не терпелось поскорее попасть туда – и вынырнула. И тотчас принялась с любопытством озираться, рассматривать всё вокруг, ведь всё было таким диковинным, новым, необычным. Солнце светило очень ярко – глаза не скоро привыкли – а небо выглядело значительно голубее, чем через толщу воды, и причудливые белые облака украшали его.
Она подплыла к берегу, где увидела гораздо больше диковин – но самым интересным стали, конечно, люди.
Они суетились, сновали туда-сюда и всегда шумели, оживлённо переговаривались. Некоторые резвились в море, самые отважные заплывали довольно далеко и возвращались к берегу. В отличие от русалок, у них не было хвостов, они не могли подолгу находиться под водой – тем не менее, некоторые из них плавали не хуже.
Они, без сомнения, были удивительными существами.
И с того дня визиты к поверхности стали для неё обычным делом. Она подолгу наблюдала за тем, что происходило на берегу – как днём люди резвились под солнцем. Ночью же зажигали море разноцветных огней и продолжали уже при их свете. Казалось, они готовы отдыхать до бесконечности. И всё выглядело далеко не так печально, как подчас описывали в легендах и историях.
А потом она увидела его – одинокого задумчивого юношу, которого совершенно не волновал шумный и яркий мир. Он часами сидел сидел на берегу и рисовал в альбоме, делал какие-то заметки либо просто смотрел вдаль задумчивым взглядом.
Её очень заинтересовал этот человек, столь сильно отличавшийся от остальных, она стала наблюдать за ним. Возможно, она углядела в нём что-то родственное, ведь там, в своём мире, она тоже отличалась от большинства, тоже любила помечтать в тишине и спокойствии вместо того, чтобы просто веселиться – поэтому, наверное, её так манила поверхность. Она грезила другими неизведанными мирами, но ни с кем не смела поделиться своими мыслями. Порой в своём мире она чувствовала себя чужой.
И теперь сбегала оттуда всё чаще – к пустынному пляжу, где ждала его.
Он обычно не заставлял ждать долго.

Когда совсем стемнело, они развели небольшой костерок из сухих веточек, собранных на берегу – и продолжали разговаривать на случайные темы, рассеяно глядя то по сторонам, то друг на друга. На том самом шумном и людном пляже по соседству зажглись огни.
- Знаешь, ты какая-то чудная, - заметил он, - ты будто не из этого мира. Не удивлюсь. Если так и есть.
Она в ответ лишь застенчиво улыбнулась. Что здесь можно было сказать?
- Я хотел бы нарисовать твой портрет – но сегодня уже темно... Может, завтра?
- Может, - ответила она, - мне было бы пряитно.
- К тому же. – продолжал юноша, - становится прохладно, и боюсь, мне пора идти. А тебе?
Некоторое время она молчала. Потом честно ответила:
- А мне идти некуда.
- Что, совсем некуда?
- Совсем...
- Значит, всё-таки у тебя неприятности? Ладно, боюсь, я лезу не в своё дело. Если всё так плохо, я могу пустить тебя переночевать – там, конечно, далеко не апартаменты, но уже что-то. Так пойдём?
Она просияла, но всеми силами постаралась скрыть радость и волнение, захлестнувшие всё внутри.
Они встали, затушили костёр и неспеша пошли к небольшому посёлку, где он и жил.
Этим вечером она уходила прочь от моря, чтобы больше никогда туджа не вернуться.

Тогда, поздней осенью, люди по своему обычкновению разъехались по домам, оставив пустовать бетонные соты курорта. По ночам на пляже уже не загорались огни, днём он был пустым и серым – только ветер гонял случайный мусор, забытый ими то тут, то там. Не гремела музыка, не было оживлённых разговоров и звонкого смеха. Воздух стал холодным, а за ним похолодала и вода.
В такую пору и морской народ не поднимается к поверхности – впрочем, даже тёплым весёлым летом мало кто из них делает это так часто и увлечённо, как делала она. У них своя жизнь там, внизу, свои заботы и своё веселье – им, как правило, хватает сполна, чтобы ещё тянуться к неведомым мирам. Только ей неймётся, только она не спит по ночам – грезит бездонным звёздным небом, нависшим над морем, ещё более бездонным, чем самый глубокий океан. Чудачка.
Однако, уехал и тот странный юноша. Даже раньше, чем остальные: однажды она, как обычно, высматривала его на диком пляже, но он не появился. Напрасно до вечера глядела она на кучки мелкой гальки, на небольшой забор вдалеке, напрасно ждала весь день. Не пришёл он и на следующий, и через дюжину-другую дней. Не сидел больше со своими альбомами – лишь на соседнем пляже продолжали резвиться остатки отдыхающих.
Потом уехали и они.
Тогда она почувствовала пустоту, нараставшую в сердце. Дни стали мучительно долгими и скучными. Вместе с воздухом вокруг, вместе с водой в море, похолодело что-то внутри, и тянуло ко дну, не давая подняться к поверхности. Сначала она не знала, как сможет пережить эту долгую зиму и весну. Она была беспокойна, но безразлична к окружающему. Родные было забеспокоились – уж не заболела ли, всё ли в порядке с душой и телом? Она принялась, как могла, убеждать их, что всё хорошо. Лучше не придумаешь. Начала притворяться вполне «нормальной», такой же, как все, веселиться со всеми, понемногу втягиваться в их жизнь. Эта игра и вправду помогла убедить окружающих, что ничего не происходит, а заодно затянула, увлекла её саму – и дала шанс забыть, отвлечься хоть на время.
Не насовсем. Она вовсе не разучилась мечтать, не забыла и странного человеческого юношу. Даже наоборот – её мечты и фантазии цвели буйным цветом там, в глубине души, она всё ярче вспоминала, представляла, думала, но ни с кем не делилась этими мыслями и чаяниями. Порой чувствовала себя бесконечно одинокой и непонятой, чужой в своём мире – порой было больно от того, что некому рассказать и никто не станет слушать. Но по ночам она продолжала грезить пустынным пляжем, человеком, приходящем туда, и думала: а ведь там, за этим пляжем – огромный мир. Неизвестный, непохожий на всё, что она знает. Загадочный. Он живёт своей жизнью, а она думает о нём... Там же никто о ней не знает. Даже тот человек.
С этими мыслями дожила она до весны, когда солнце стало светить ярче и греть щедрее, нагрев и воду. А там не заметила, как наступило лето. Вскоре появились первые отдыхающие, по ночам вновь начали зажигаться огни и гремела музыка, они снова мутили воду у берега своим весельем. Ей даже показалось – зимы будто и не было, не было холодных длинных дней и томительного ожидания. Всё, наверное, приснилось в длинном и скучном кошмаре, опутавшем её своей липкой серостью... А теперь она проснулась.
И вскоре снова появился тот юноша. Как ни в чём ни бывало, уселся на камень, раскрыл альбом...
Она снова пропадала целыми днями у самой поверхности. Её не заботило, что могли сказать другие – там она будто жила полной жизнью, там всё было интересным, новым, да просто другим. Здесь же, под водой, всё оставалось до боли знакомым, серым и монотонным. Только рыбы сновали туда-сюда, да голубела вязкая толща, да песок и галька лежали на дне. Чем чаще она поднималась туда – тем больше манил тот неизведанный мир. Иногда она двигалась дальше, вдоль берега, однажды даже доплыла до города. Там тоже был пляж с людьми, они тоже веселились и отдыхали – но вдвое больше обычного. Там было много больших серых коробок – домов с ячейками, они терялись за горизонтом, и всё выглядело таким шумным и оживлённым, даже издалека чувствовалась суета, царившая кругом. А вода у берега оказалась грязной и мутной, взбаламученной сотнями тел, их машинами, лодками.
По правде сказать, ей не очень понравилось в городе, гораздо лучше было в другой стороне от того самого дикого пляжа. Там, у горизонта, зеленели леса и горы, море было чище. Всё полнилось тишиной и спокойствием, даже некоторым величием.
Иногда ей встречались совсем уж странные люди. Они приходили на берег, нагруженные какими-то баллонами, облачались в специальные костюмы и на свои ноги надевали длинные плоские штуки, отчего ноги – если сложить их вместе – могли напоминать хвост русалки. А лица они скрывали под громоздкими масками и погружались глубоко в море. Баллоны им были нужны, чтобы дышать, в них хранился воздух. Люди ведь не умеют дышать водой.
«Вот чудаки, - думала тогда она, - живут в таком чудесном, интересном мире, а зачем-то лезут в море. Что может быть хорошего под водой?»
Но всегда старалась держаться от таких подальше. Неровен час – заметят. Ей же не следовало лишний раз попадаться на глаза людям – это она отлично уяснила ещё тогда, когда в первый раз поднялась к суше. Как бы ни тянулась к ним. Люди в большинстве своём просто не верят, будто в море обитают существа, тоже способные мыслить и переживать – живут своей жизнью, занимаются своими заботами. Люди вообще о многом не подозревают и ко многому относятся с сомнением, но если обнаружат признаки чего-то неизведанного – может начаться страшное. Странный всё же они народ, и чем больше о них узнаёшь, тем больше в этом убеждаешься.
Но тем притягательней казались они ей. Хотелось попытаться понять их. И ведь среди них тоже наверняка попадались те, кто отличался от остальных, кто не плыл по течению и тянулся к звёздам... Например, тот художник с дикого пляжа, которого совершенно не интересовала суета, творящаяся вокруг, который жил будто где-то в своём мире, по своим порядкам, и не обращал внимания на то, что происходит рядом...
Миновало ещё одно лето – и вот тогда она всерьёз задумалась. Взять однажды и уйти на сушу, стать частью того мира, оставив за спиной всё, что знала раньше. К нему. И не оглядываться, не жалеть – ведь здесь, на дне, её ничто не держит. Эта мысль была безумной, узнай о подобных планах кто из её близких – заперли бы, не пустили. Точно бы заклеймили сумасшедшей, окончательно и бесповоротно. Это было опасно.
А что, если там она не найдёт своего места, и тот юноша её не примет? Если окажется не таким, как выглядит издалека?
Но тогда подобного ей даже не приходило в голову. Она была влюблена и одержима мечтой, она не могла больше жить, как прежде.
Это было очень сложно.
Но это было возможно. И лишь одно существо, которое она знала, могло помочь...

Впрочем, некоторые решения даются далеко не сразу, даже если дело касается самой заветной мечты. А особенно – когда тебе предстоит двигаться вперёд, когда знаешь, что потом пути к отступлению может не быть. Как и дороги назад, обратно из-за той черты, которую предстоит пересечь. И даже если желаешь всем сердцем, что-то пытается отговорить, рождая в душе сомнения. Тянет назад, не давая ступить вперёд.
Думать можно долго, а решившись – свершить всё в один момент. Наверное, просто однажды не остаётся сил сомневаться...
Сейчас она сидела на берегу – там, где пару дней назад наконец заговорила с юношей, где он сразу принял её и отвёл в свой дом. И ей уже казалось непонятным, как всё могло произойти так быстро и хорошо. Происходящее, наверное, было не на самом деле. Она снова спала и видела длинный сон, только теперь – не мутный тягучий кошмар, давящий на сердце тоской, а самый прекрасный из снов, где всё именно так, как должно быть. Или она спала до этого, была в плену у другой реальности, не желавшей отпускать – а вот теперь наконец вырвалась.
Ветер легонько играл её волосами, над морем с криком пролетали чайки и прибой всё также шумел – теперь уже по ту сторону.
А он сидел напротив. Рисовал её портрет, как обещал тогда, при первой встрече, увлечённо склонившись над раскрытым альобомом и время от времени поглядывая на её лицо.
Как и тогда, они говорили о случайных вещах, обо всём на свете.
- А ты каждое лето здесь бываешь? – спросила она.
- Ну, уже не в первый раз, - ответил юноша, не отрываясь от рисунка, - уезжаю на пару месяцев, иногда и дольше, чтобы отдохнуть от шума и серости, царящих вокруг, от людей – от всего. У меня тут крохотная комнатушка, не самые лучшие условия – зато тихо, спойконо и никто не отвлекает. Рядом море и природа, мне большего и не надо – они вдохновляют, придают силы творить. Тут хорошо работается – только над тем, что мне нравится.
- Откуда же ты ездишь?
И он рассказал, откуда.
Это был далёкий северный город, чем-то похожий на тот, что она видела тогда, только значительно больше и оживлённей. Люди там не отдыхали и веселились всё время – они работали, думали о проблемах, вечно куда-то спешили, бежали, не глядя по сторонам, не замечая, как проходит жизнь. Дома были больше и выше, небо часто имело серый цвет. Там не было моря, а зимой с неба падал снег – белый, пушистый и холодный. Стоило сжать его в ладони – он превращался в воду. Город иногда казался унылым, но если внимательно смотреть по сторонам, и там можно было отыскать свой кусочек счастья, найти что-то интересной и радостное. Это не так сложно, как кажется на первый взгляд – стоит только захотеть. Однако, большинство людей попросту не хочет.
Она слушала с интересом, однако в голове продолжали вертеться мысли о том, как однажды она всё-таки решилась отправиться на поиски счастья, устав просто мечтать...
И она вспоминала, мысли возвращались к случившемуся тогда.

Морская ведьма жила в укромной пещере внутри горы, куда можно было попасть, только проплыв глубоко под водой, куда заказан путь обитателям суши и только самые отважные обитатели моря способны проникнуть. Таковых, однако, было немного.
Здесь, сокрытая от чужих глаз, варила она свои колдовские зелья. На небольшом островке, в углу пещеры, в очаге пылал магический огонь, на нём в котелке они и готовились, а по стенам были развешаны диковинные сушёные травы и прочие неведомые ингредиенты – поговаривали, что часть их была родом с суши.
Ведьма оказалась вовсе не такой страшной, как её описывали. Маленькая, бородавчатая, с мокрыми растрёпанными волосами, сновала она туда-сюда по своей обители и была скорее забавна нежели зловеща. Хотя, может, такой она казалась только тем, кто преодолел свой страх в погоне за мечтой?
В отличие от русалок, у неё не было хвоста, а были ноги, почти как у людей. Короткие и слегка неуклюжие, с длинными пальцами, соединёнными перепонками.
Она смерила оценивающим взглядом непрошеную гостью и прищурилась:
- А, явилась... Не заставила себя ждать долго.
- Я... – начала было русалочка, но ведьма перебила:
- Можешь не рассказывать, итак всё знаю. Знаю, чего ты хочешь. Глупое-глупое дитя...
Последнее было сказано с сочувствием.
- Так ты можешь мне помочь? – с надеждой в голосе спросила русалочка.
- смочь-то может и смогу, но подумай как следует: для чего тебе это? Неужели плохо тебе здесь, в нашем чудесном мире? Неужели не живётся спокойно?
- Но ведь мир там наверху, - ответила русалочка, - гораздо больше и чудесней. Он хранит неведомые тайны...
- Всё так, - согласилась ведьма, - только тот мир далеко не всё, что ты видела. И далеко не так он радужен, как кажется. В нём много страданий, боли, слёз. Не все там умеют быть счастливыми, не так-то это просто.
- Но возможно ведь? И кроме боли есть всё же счастье? И есть...
- Знаю-знаю, - ведьма взмахнула рукой, - там есть он, мечтатель, наш маленький возбудитель спокойствия. Только вот уверена ли ты, что он обратит на тебя внимание, что тоже полюбит тебя? Ведь ты знаешь – он должен полюбить тебя очень сильно и не глядеть на других.
- Но я не узнаю, если не попытаюсь. К тому же, я не могу больше жить с этим. Мир наверху зовёт меня, он меня манит. У меня нет другого пути.
- Ладно-ладно, - ведьма вновь взмахнула рукой, точно защищаясь, - я смогу помочь тебе. У меня как раз есть все нужные ингредиенты и я сварю тебе зелье. Ты выпьешь его, и твой хвост превратится в две красивые стройные ножки. Ты сможешь уйти на них в тот мир и стать одной из людей. Но учти: назад дороги не будет. И помни, что не так всё радужно, как кажется. Если ты согласна...
- Да, я согласна, - сказала русалочка.
- Погоди-погоди, не перебивай. Плата за зелье будет высока. Ведь одно дело создать иллюзию, а другое – изменить сущность. Это очень сложное заклинание, требующее большой отдачи. Мне придётся вложить в него собственные жизненные силы. Поэтому меньше я запросить никак не могу...

Лето пролетало почти незаметно.
Она разделила с художником маленькую комнатушку на втором этаже ветхого деревенского домика в посёлке неподалёку от пляжа. Жильё оказалось и вправду менее чем скромным – но им хватало.
Долгими и тёмными вечерами они любили подолгу смотреть в окно, на звёзды, и говорить. Говорил, впрочем, в основном он – а она жадно слушала. О его жизни, о мире, о людях – обо всём, что он мог поведать. Иногда перебивала вопросами, желая знать ещё больше, но сама не рассказывала почти ничего. Да и что она могла рассказать?
Днём он рисовал на пляже, как и прежде – хоть теперь меньше. Иногда они просто гуляли вместе. Несколько раз заходили далеко в лес и поднимались в горы.
- Откуда ты пришла ко мне? – однажды спросил юноша, - ты ведь пришла ко мне?
Она смущённо улыбнулась в ответ. И сказала правду:
- Я пришла из моря.
- Ты не уйдёшь обратно?
- А ты не прогонишь?
- Нет, что ты. Никогда ещё рядом со мной не было никого столь близкого и понимающего, столь родного. Мы знакомы, вроде бы, недавно – а у меня такое чувство, будто знал тебя всю жизнь. Или хотел знать лишь тебя – и искал повсюду... Я не представляю, как смог бы теперь без тебя.
Некоторое время она молчала, глядя в его честные глаза, бездонные и смотревшие будто прямо ей в душу. Ждавшие.
А затем запоздало ответила на второй вопрос:
- Да, я пришла к тебе. Теперь я рядом и всё будет хорошо... Наверное, однажды я услышала твой зов, поспешила на него... Я ведь люблю тебя.
Между ними снова повисло непродолжительное молчание.
Не эти ли несколько слов многие мечтают услышать и однажды слышат? А кто-то так и умирает, не узнав их, иным же могут говорить эти слова часто да не вкладывая в них смысла, которого они достойны.
Взгляд его просиял, но он ничего не сказал.
- Куда мы теперь? Что будем делать с нашей любовью, как и где жить, когда лето закончится? – спросила она, не дожидаясь ответа.
- Хочешь, - предложил он, - я заберу тебя в тот далёкий северный город. Мы будем вместе жить там и беречь нашу любовь. Поезжай со мной, пожалуйста...
- Ну конечно, - она сама кинулась к нему на шею и обняла, расцеловала, целовала, не останавливаясь – и он отвечал.
Она была счастлива, как никогда.
Она даже не думала о том, что рано или поздно за счастье придётся платить. Что час расплаты наступит скорее, чем она может предполагать, не успеет оглянуться – и всё закончится.
Она просто жила своим счастьем. Не этого ли она хотела?

Юноша увёз её туда, где был его дом, на север, в большой и шумный город, полный2 бетонных коробок и вечно занятых людей. Среди этих бетонных коробок, в маленьком тихом дворике, почти не заметный, прятался от городского безумия небольшой старый дом с просторными комнатами и высокими потолками. Там, на предпоследнем этаже, они и жили теперь в его квартире. Вокруг было спокойно и мирно, никто не проносился мимо, не шумел под окнами – будто и не было там, за соседними домами, большого города. Ей нравилось.
Город же поначалу напугал её своим шумом и дымом, мельтешением, суетой – пусть она пыталась всеми силами не подать виду, не спасовать перед ним. Но серый асфальт будто поднялся ей навстречу, не пропуская дальше, пытаясь вынудить проявить слабость. Она выстояла, пусть и не без труда.
А потом привыкла и освоилась. Стало даже интересно наблюдать за тем, что происходит вокруг, за всей жизнью, столь не похожей на то, что она знала прежде, в том числе и на маленький мирок, который они создали для себя вместе с художником. Выходить из дома пасмурным утром и идти, озираясь по сторонам, отмечая каждую деталь вокруг, и каждый раз будто открывать для себя всё заново.
Художник много рисовал. Не всегда именно то, что хотелось ему самому, чаще какие-то совсем скучные и непонятные вещи. Но он говорил, что именно такие рисунки нужны, таких ждут от него люди. Ими он может добыть на пропитание, чтобы потом рисовать уже своё, истинно дорогое сердцу.
Между делом он довёл до ума её портрет, а за ним ещё пару морских пейзажей. В том числе – изображение прекрасного ветренного заката на пляже, ярко пылающих облаков над морем, совсем как в день их встречи. Конечно, она первая увидела картины. Взглянула на пейзажи – и тот же час будто перенеслась назад во времени, ощутив дуновение морского бриза на лице, вспомнив тот самый день, то мгновение...
Картины были удивительно живые, необыкновенные, от них словно веяло магией.
И не одна она так подумала. На выставке начинающих и безвестных художников, в которой он принимал участие уже не первый год (в предыдущие разы, впрочем, без особого результата), взгляды были прикованы только к ним. Люди подолгу стояли и смотрели, не находя слов для выражения своих чувств. Каждый думал о чём-то своём, дорогом и прекрасном, всем понравились работы. Его хвалили, благодарили, ему предлагали участие в других выставках и аукционах. Он же стоял и застенчиво улыбался, со всей скромностью и наивностью, часто присущей молодым дебютантам. Он не привык к славе. Она была рядом, держалась за его локоть и тоже улыбалась – стала свидетелем триумфа.
Потом он стал больше рисовать то, что сам считал нужным, меньше – трогательные дежурные открытки и фантики на заказ, и даже неплохо получал за свои работы. Нарисовал ещё несколько её портретов, в разных позах, в разной обстановке – они особенно понравились заказчикам. Говорили: в этой девушке есть нечто неземное, ему же прекрасно удалось поймать и передать всё её обаяние.
- Если бы тогда я не встретил тебя, - говорил он, - если бы тебя не было сейчас рядом, я бы не сумел достичь всего этого. Ты как будто заполнила пустоту в моей душе, принесла то, чего всегда не хватало.
Она улыбалась в ответ своей обыкновенной застенчивой улыбкой.

На следующее лето они не поехали к морю – она не хотела и всеми силами отговорила его. Она оказалась наконец в том другом мие, о котором столько мечтала, открыла его для себя и успела привыкнуть к нему. Пусть этот мир тоже был не идеален – он по-прежнему оставался просто другим. Ей не хотелось сейчас вновь оказаться у моря, от которого она бежала... Возможно, в глубине души она боялась, что там её скорее найдёт морская ведьма, решит потребовать расплаты раньше времени.
И они остались в городе, среди пыльной зелёной листвы. Он тоже счёл, что не ездить будет даже полезно, ведь когда каждый год одно и то же и всё по расписанию – это надоедает.
О расплате она старалась не думать – страшила одна мысль. Поэтому изо всех сил пыталась жить сегодняшним днём, счастьем сбывшейся мечты. Но иногда по ночам приходили кошмары – и напоминали,ч то ничто не вечно. Она пыталась отмахнуться, отвернуться, отогнать их – они не уходили. Порой она просыпалась в холодном поту посреди ночи, но не говорила никому о том, что её мучит.
- Всё в порядке? – спрашивал юноша, - или тебя что-то беспокоит? Я ведь вижу по глазам.
- Нет-нет, - возражала она, - всем иногда снятся кошмары, ведь так? И особых причин не нужно.
Однако, и ещё через год они не поехали к морю, не важно уже, по каким причинам. Решили, что могут быть счастливы и в городе, что незачем покидать его надолго. Что ему и здесь хорошо рисуется, а она... она в какой-то степени полюбила город, пока жила в нём, и продолжала бесцельно гулять по улицам, наблюдая за его жизнью, изучая её.

Но к осени она вдруг заболела. Просто начала слабеть и терять силы – сначала это было почти незаметно и ничто не предвещало беды: просто уставала чуть быстрее, ложилась спать раньше, чем обычно.
Однако, постепенно силы стали покидать её всё явнее. Она бледнела. Худела на глазах – и никто не мог понять, что с ней, никто не в силах был помочь. В одно роковое утро, в начале зимы, она не смогла подняться с постели. Он тщетно пытался помочь, найти того, кто скажет, в чём дело, кто скажет, как справиться с болезнью. Всё, что оставалось – смотреть, как неведомая хворь поедает тело возлюбленной, самой дорогой в мире, осознавая собственное бессилие.
Он почти перестал рисовать тогда – даже глупые, но дорогие открытки. А она, видя его страдания и зная, что её черёд пришёл, всё же боялась сказать правду. Правда заключалась в том, что она обречена. Но так хотелось оставить хоть иллюзию надежды...

- Это очень сложное заклинание, требующее большой отдачи, - продолжала ведьма, - мне придётся вложить в него собственные силы. Поэтому меньше запросить я никак не могу... Собственные силы, собственная жизнь - я отниму от неё, и немало, чтобы создать для тебя это зелье. Только скажи мне, почему я должна жертвовать жизнью ради кого-то совсем не знакомого и ничего для меня не значащего, ради глупой влюблённой девочки, юной мечтательницы? Так ведь каждый захочет прийти ко мне, а меня, сама понимаешь, на всех не хватит... За мою жизнь заплатишь мне своей, так будет честно. И останется у тебя всего ничего – два лета. Потом начнёшь ты увядать, терять силы – жизнь утечёт, вернётся ко мне. И если обретёшь ты с ним счастье – оно будет недолгим. Если не обретёшь... Что же, может, так даже лучше, ибо страдания твои тоже будут недолгими.
Но всё же подумай хорошо, зачем тебе это? Два лета там на суше – и ради них отдавать всю свою жизнь здесь?

Она умерла холодной зимней ночью.
За окном гулял ветер, одинокий старый фонарь освещал белые хлопья снега, кружившие в воздухе, танцевавшие под его лампой и запорошившие дорогу под окнами. Было поздно, и люди не ходили по двору – впрочем, иногда какой случайный прохожий брёл, проклиная снег и ветер, изредка машина рассекала воздух и шумела мотором. Но в основном вокруг стояла тишина, и свет почти не горел в соседних окнах – а их окно тускло мерцало старым ночником.
Он не спал. Разбуженный любимой, сидел, склонясь над её лицом, а она была худа и бледна, словно выедена изнутри. В ней почти не осталось жизни.
- Знаешь, - прошептала она, - моё время пришло. Я ухожу. И ничего нельзя сделать.
- Ну зачем ты так? – отозвался он – Почему? Может, всё ещё образуется?
- Нет, - тихо, почти неслышно, - но знаешь, я была с тобой счастлива. И мне не жаль.
Потом она закрыла глаза – и через какое-то мгновение её уже не было. Была лишь пустая оболочка и убитый горем юноша, который смотрел на её безжизненное лицо и до последнего отказывался верить.
Она отдала свой долг, заплатила причитающееся сполна.
Он расплакался...

Что с ним стало потом, никто не скажет точно. Говорят, будто с горя он запил, совсем перестал рисовать и однажды последовал за ней. Говорят, что пережил чёрный период, тоска снедала его – но потом оправился и нашёл в себе силы жить дальше. Только уехал в другой город, оставив позади маленькую квартиру в старом доме. Но нарисовал несколько удивительно мрачных и сильных картин, передающих всю боль утраты. Говорят даже, будто в них он вложил свою скорбь, таким образом от неё исцелившись.
Сейчас уже не узнать, как было на самом деле.